"Оазис"

[Alnaira]

Название: Оазис
Автор: Альнаира
Бета: Tadanori
Жанр: general
Рейтинг: PG-13
Пэйринг: Баки/Канкуро Дженовик я, дженовик!
Саммари: Суна после смерти Йондайме Казекаге
Примечание: Написано ко дню рождения  Мировега с безбожным опозданием
Дисклеймер: Naruto принадлежит Кишимото Масаши. Это было давно и неправда.
Архивирование: стандартно

После гибели Йондайме штат во дворце Казекаге остался прежним — не было нужды убирать хороших специалистов, да и союз со Звуком принес свои неудачные плоды — число шиноби резко сократилось. Хотя уничтожение значительной части коноховцев не могло не радовать Суну, отомстившую за свое давнее поражение. Полуразложившиеся тела Йондайме и советников доставили в селение и похоронили с неприличной быстротой, не устраивая традиционной роскошной церемонии. На этом настоял Хейсей-сама, заявив, что деньги в Суне и так нечасто водятся, и было бы гораздо разумнее потратить их на оборону селения.
Назначение в совет не стало для Баки неожиданностью — да-да, снова нехватка кадров, но почему, черт возьми, он?! Ему долго и со знанием дела плели про ответственность, способности и карьеру, а он привычно фильтровал информацию, отыскивая подлинный смысл в многозначных фразах. Доискался на свою голову. А потом раскланивался минут эдак десять и наконец покинул дворец Казекаге. В последнее время он предпочитал там не задерживаться, особенно близ знакомого коридора, ведущего в приемную, а из неё в просторный, просто обставленный кабинет с неизменным кактусом на столе. Помнится, была такая шутка… Сейчас её вряд ли кто-нибудь рискнет вспомнить.
Баки шел по безлюдной сейчас Суне — все еще оплакивали погибших или пили, цедя сквозь зубы, что Коноха и Ото заплатят за все — ни о чем особо не думая. Чистка сознания, посторонние мысли, и ничего вроде бы не напоминает о спешно похороненных трупах или предстоящих дипломатических реверансах в адрес все той же Конохи или хотя бы разговорах с Гаарой. Канкуро и Темари справятся сами, а носитель Шукаку несмотря на свои силу и сумасшествие – еще ребенок, и подход к нему, учитывая все вышеперечисленное, нужен особый.
Учебник по педагогике под редакцией советников Суны, глава черт знает какая, никакой теории — голая практика.
И так последние два года. И привыкаешь настолько, что становится неуютно. Наверное, в этом и заключается главный страх учителя — потерять; порой команда становится даже ближе собственной семьи. А с этими двумя семьями Баки несказанно повезло, потому что Сигэйя ревнует только к женщинам, а у учеников хватает ума не требовать большего.
По крайней мере, пока.

* * *

В том, что он возвращается ко дворцу Казекаге, нет ничего необычного — его туда тянет болезненно-острым инстинктом, чтобы вдоволь насмотреться и навспоминать. Это такого рода мазохизм, временный и быстро проходящий. Нужный — чтобы потом не грызть себя виной и тупым отчаянием, чуть ли не скуля, как выброшенный после смерти хозяина пес. Как оставшийся без вожака в распавшейся стае пустынный волк.
Вот такая вот лирика. Терпи и не брыкайся.
У личных покоев Казекаге нет охраны, АНБУ исчезли, будто бы побоявшись остаться наедине с Гаарой — вдруг взбесится. Нынешние АНБУ пошли с хорошим инстинктом самосохранения, что даже странно, ведь если стаж работы более пяти лет, то гарантировано становишься психом. Безликие маски, убийства «по-тихому»… В АНБУ идут не от хорошей жизни.
На первый взгляд комнаты казались пустыми. Но там, в одной из дальних, ровно сияла знакомая чакра, разделившись на тонкие, бесконечно длинные нити, сплетающиеся в уходящую ввысь паутину.
Канкуро.
Из всех детей Казекаге на отца больше всех похож Гаара, Темари, по общему мнению, являлась точной копией матери, несносной стервы Акумы, пусть будет песок ей пухом. Канкуро тоже считали похожим на покойную родительницу, только хорошо знающие Йондайме люди шептались, что гены Казекаге непрошибаемы.
Вот и сейчас ни с чем нельзя было спутать этот тяжелый недобрый взгляд, заставляющий чувствовать себя придавленным к земле каменными плитами. Канкуро сидел на табурете посередине комнаты и неподвижно смотрел куда-то в сторону, а над его головой полыхала похожая на высокий купол чакра. Такая яркая, будто небо хлынуло на землю, на полпути обернувшись застывшей в воздухе сияющей паутиной.
— Канкуро.
Ноль эмоций. Нужно его растормошить, иначе последствия окажутся куда менее приятными, чем разгром, который устроила Темари, вернувшись в селение.
— Канкуро, - терпеливо повторил Баки, вспоминая пресловутые педагогические трактаты, - посмотри на меня.
И снова никакой реакции. Вот же упрямый мальчишка!
Чакра привычно потекла сквозь пальцы, создавая особое дзюцу, и через пару мгновений купол над головой Канкуро вспыхнул невероятно ярким светом и погас, разлетевшись на мириады голубоватых песчинок.
Камень треснул.
— А, Баки, - тяжело, как через вату, проговорил Канкуро. Глаза с расширенными зрачками, прерывистое дыхание.
Интересно, сколько дряни он себе вколол?
Баки захотелось выругаться вслух. Растечься мыслью по древу минут эдак на десять. Но…
Первое правило наставника — сдержанность.
Он повторил это как мантру, глядя, как Канкуро расплывается в широкой ухмылке. Было в ней что-то истерическое, сухое и надрывное. Как будто песок расцарапал горло, и кровь мгновенно свернулась шершавой темной коркой.
— Баки, - как и прежде без положенного «сенсей». Слова «Канкуро» и «вежливость» никогда не стояли рядом. – Зачем ты пришел? Темари донесла? Вот же сука у меня сестренка...
И рассмеялся, а слышалось — хрипом.
— Темари тут ни при чем, - «Срок действия препарата: от полутора до трех часов…» - Будь так любезен, приведи себя в порядок, - «… последствия: головная боль, потеря ориентации в пространстве, возможна временная слепота…» - Ты слышишь меня, Канкуро? – и говорить, говорить о чем угодно, глядя в мутные неподвижные глаза.
Мимолетное решение: к медикам на опыты, когда освободятся. Сдержанность и вежливость плавились под каменными плитами.
В воздухе рябило.
Короткий лающий смешок и — судорогой — взмах в сторону валявшихся на полу марионеток. Что ты с собой делаешь, придурок… «шиноби не испытывают эмоций» — это к АНБУ — классическим побочным эффектом.
Подойти ближе, замахнуться и ударить. Смех, лающий, всхлипывающий, оборвался. Канкуро смотрел на него ошарашенно, словно его вдруг разбудили посреди сладкого крепкого сна. Молчал, и руки его тряслись, пальцы вцепились в край табурета.
… мантра. Первое правило ученика — слушаться своего учителя.
Канкуро хрипло вздохнул, расслабившись.
— Я подожду, - сказал Баки. Встал около стены, засек время и начал ждать. Мысленный таймер терял секунды…
Все, что осталось от въевшейся в кровь преданности ему — командиру, напарнику, другу? — будто бы перешло по наследству детям. Ученикам. Ха. Карму что ли ему испортили, по-дружески так, с ухмылочкой, отдавая на растерзание деткам Казекаге? Или их — ему.
Последняя секунда песчинкой упала на дно часов.
Канкуро встал с табурета.

* * *

Два годя спустя он скажет: «Мне повезло с учителем». Под столом, прижимая к себе пустую бутылку. Баки сделает вид, что не слышал.

UPD. Плюс подходящий арт в тему.