зимний патриот
Помнится, было такое, то ли о недописанных текстах, то ли о wip'ах. В любом случае, обрывки под катом объединяют в себе оба пункта - черт знает когда закончу и закончу ли вообще. Enjoy, а я пока устрою себе сеанс самолюбования.
разВнезапно Реборн. Писалось на нон-кинк, заявка про АУ без Тсуны, и как-то обыденно и незаметно сдулось.
дождь
В ресторане Ямамото темно и прохладно. Тсуеши отточенными за годы работы движениями режет рыбу, что-то шепчет радио, чуть слышно гудит вентилятор. Хлопает задняя дверь.
- Я дома, - сообщает Такеши.
- Как тренировка? – спрашивает отец.
- Отлично. Но тренер говорит, что мы ничего не сможем, - сын улыбается, усаживаясь перед стойкой. – Он перед каждой игрой так говорит.
С улицы доносится знакомый крик, потом шум, как будто что-то упало, и звонкий девичий смех.
- Отец, ты знаешь семью Савада? – вдруг спрашивает Такеши.
- Знаю, а в чем дело?
- В школе говорили, Савада Йемитсу застрелился. Племянница его жены учится вместе с нами, она и сказала… - Такеши внимательно смотрит на отца, мгновенно посерьезнев.
- Застрелился? – переспрашивает Тсуеши. Туда ему и дорога, думает он с толикой злорадства. Только вот Нану жалко… Застрелился, как же. Получил по заслугам.
- Всякое бывает, - говорит он Такеши.
- Ага, - соглашается сын, только смотрит еще внимательнее.
Надеюсь, ты не влезешь в это дерьмо, думает Тсуеши. По крайней мере, сейчас.
- Скорее бы дождь, - он принимается за рис. – А ты, раз тебе делать нечего, займись креветками.
Такеши уходит в подсобку, оттуда доносится его веселый голос:
- Отец, можно вопрос?
Тут как раз входят клиентки, две школьницы в форме Намимори, и Тсуеши отвлекается на них. Они болтают о каком-то парне («Пепельный блондин», - говорит одна восхищенно), а в подсобке Такеши прислоняется лбом к дверному косяку, стараясь вспомнить, откуда же ему знакомо лицо какого-то иностранца, с самого утра шатающегося у школы.
- Так о чем ты хотел меня спросить? – закрывая вечером ресторан, интересуется Тсуеши.
Такеши смотрит на него прямо и без улыбки:
- Отец, ты научишь меня кендо?
дваХеталия. Тоже на нон-кинк, второй тур, кажется. Брагинский и его раздвоение личности.
Век империй недолог. Не можешь удержать вокруг себя страны, расползаешься по швам и исчезаешь.
Это если ты слаб.
Если в тебе еще остались силы, есть только один выход – бороться и побеждать. Собрать все эти вырывающиеся, мнящие себя независимыми страны как раньше делал, расстрелять виновников, сломать хребет твари по имени Революция…
Уничтожить.
Себя.
В первый раз её, как змею, очаровывали песней про политические свободы. Выцарапали себе еще двенадцать лет. Для страны – капля в море.
В феврале семнадцатого Брагинский остался на фронте. Война продолжалась, проклятая, изматывающая война, под эгидой которой Революция пожирала Российскую империю.
Он не приехал, когда царь подписывал отречение. Он не приехал, когда войска Корнилова двинулись на Петроград. Он не приехал, когда власть перешла к большевикам.
Людвиг выглядел измотанным, как от страшной болезни. Он еле держался. Ему нужна была отсрочка, время, чтобы победить или проиграть с честью.
Рушились империи.
триВанпис. Наткнулась совершенно случайно и не поняла ни фига
Зато с названием. Вероятно, планировался Крокодайл/Робин.
Если подумать, это было так предсказуемо. Самая первая ассоциация, простая и логичная, лежащая на поверхности, с ярким многоцветным ярлыком «Взгляни сюда».
Как говорят – если хочешь что-то спрятать, клади на самое видное место.
Она привыкла мыслить сложно, смотреть глубоко, ища подтексты и двойное дно. Высчитывать, предугадывать, строить и разрушать многоступенчатые композиции.
К черту это все.
Стена, отделявшие разум от эмоций, только казалась сверхпрочной. Темное непрозрачное стекло, которое можно разбить с одного удара. Резиновым кулаком ли, мечом, обернувшимся хоботом – неважно.
Некоторые виды стекла состоят из песка, и она как наяву слышит шорох, с которым он падает вниз, проникает под одежду; это похоже на укусы, слишком болезненные, чтобы их терпеть. На миг она забывает, что это иллюзия, но секунды вполне достаточно.
Внушение. Игры воспаленного сознания. Это все из-за стресса.
Это можно объяснить.
Успокойся, выпей кофе, не думай ни о чем.
И взгляни сюда, Робин.
четыреВнезапно Наруто. Третий фик цикла про мэрисью из клана Учиха, начатое еще в те славные времена, когда только-только были названы имена Первого и Второго, а Изуна оставался безымянным. Тоже с названием - "Фейерверки", по сравнению с "Пепелищем" и "Сожженными мостами" довольно жизнеутверждающе.
Лето в Стране Земли сухое и теплое; ветер несет с северных гор аромат эдельвейсов, с южных – песок, сотни раз растолченную каменную крошку. Но если смотреть внимательнее, то со всех сторон света идет пыль от обвалов, смешанная с кровью. Леса, уцелевшие во время Третьей Войны, пропитаны запахом гари.
В своем дворце Тсучикаге отдает последние приказы; советники похожи на кукол в своих пышных одеяниях, их лица надменны и равнодушны. Но даже под яркими тряпками они остаются шиноби, и чуют, как старые, но еще не потерявшие сноровку псы, приближающуюся войну. Не боятся только мертвецы и сумасшедшие; в глазах советников на миг мелькает тень былого ужаса.
Ивагакура находится в сердце скалистых гор, разделяющих Страну Земли на две половины. За все годы существования селения ни один мало-мальски крупный отряд вражеских шиноби и близко к нему не подобрался, но всегда находились одиночки, а небо было самой уязвимой частью Камня. Многие помнят огромных глиняных птиц Дейдары, фейерверками рассыпавшихся над Ивагакурой. А ведь есть еще и насекомые, от которых не спасут бесплодные скалы.
Не то чтобы Тсучикаге отличался устойчивой паранойей, но он начинал со службы в АНБУ, и это наложило свой отпечаток. А еще он прекрасно знал, что как минимум трое из пяти Великих Селений готовы превратить Коноху в пепелище посреди столетних лесов. Даже новая Мизукаге не прочь бы урвать для Тумана кусок пожирнее, какой бы благородной она не казалась. В конце концов, такова работа Каге, слабаки ими никогда не становились.
Камень не уступает Кровавому Туману; селение зажато в объятиях Тсучикаге и Совета, твердых как укрывавшие его скалы. Еще Первый, прославившийся своей жестокостью Камизури, не позволял новорожденной Ивагакуре вырваться из-под контроля. Она всегда была едина и как один человек выступала против врагов, будь то надменный боголепный Лист или беспокойное вероломное Облако.
Почуяв войну, шиноби Камня многоликим чудовищем обратят свой взгляд на Коноху, обращенную в руины второй раз за последние пять лет.
Уничтожить слабейшего.
Пятую, внучку основателя, сменил Шестой, искусный и непредсказуемый противник. Никогда еще красно-белое облачение Хокаге не носил тот, кто был чужд клану Сенджу. Но, если Тсучикаге-сама желает подробный отчет, то ему стоит обратиться либо в архивы, либо к той, что жила в Ивагакуре со дня основания селения.
пятьНа десерт припасены Отблески Этерны. Мини про Каролину, Жозину и Арлетту, вот только кусок с последней безнадежно провис.
В Эпинэ весной много солнца, и ветер крылами бабочек несет цветочную пыль. Она липнет к рукам и не оттирается, совсем как кровь, как лучший гайифский яд. Графиня Ариго извела слишком много платков – на целый сундук хватит. Графиня Ариго не носит траура – ни олларианского, ни эсператистского. Графиня Ариго мешает с вином успокоительные капли.
У неё больше нет мужа и сына. Ненавидимых, обманутых, оставивших ей Гайярэ и маки, ярче тех, что растут в родной Придде. Пьер-Луи в могиле, Жермон – в Торке. Там всегда идет война, а пули дриксов и гаунау славятся меткостью.
Через восемь лет у Каролины не станет брата, а следом за ним – сестры. Карл Борн упокоится в могиле, Маргарита Борн сбежит в Эйнрехт. С одним – запах пороха, навечно въевшийся в одежду и кровь друга на руках. С другой – письма и яд сотен бабочек, выпущенных на волю Августом Штанцлером.
Бокал на свету – рубин и багрянец, как будто Закат плеснула, а не вино. У Каролины Ариго слабое сердце, но она еще переживет многих, наберет новый сундук бесполезных платков.
Запретит Катари писать брату, прикажет зарыть в саду ожерелье, подаренное в честь рождения первенца.
С полным правом сменит один браслет на другой – первый муж, трус и ничтожество, не вернется из Олларии и в ночь её смерти будет молиться при свете четырех свечей.
Сделает своим Леворуким старого «гуся», возомнившего себя её родней, продаст не только душу – детей, любимых и оберегаемых.
В день свадьбы дочери Каролина берет из тайника старинный перстень с шерлом.
В день похорон матери Ги Ариго отправляет его в Олларию.
разВнезапно Реборн. Писалось на нон-кинк, заявка про АУ без Тсуны, и как-то обыденно и незаметно сдулось.
дождь
В ресторане Ямамото темно и прохладно. Тсуеши отточенными за годы работы движениями режет рыбу, что-то шепчет радио, чуть слышно гудит вентилятор. Хлопает задняя дверь.
- Я дома, - сообщает Такеши.
- Как тренировка? – спрашивает отец.
- Отлично. Но тренер говорит, что мы ничего не сможем, - сын улыбается, усаживаясь перед стойкой. – Он перед каждой игрой так говорит.
С улицы доносится знакомый крик, потом шум, как будто что-то упало, и звонкий девичий смех.
- Отец, ты знаешь семью Савада? – вдруг спрашивает Такеши.
- Знаю, а в чем дело?
- В школе говорили, Савада Йемитсу застрелился. Племянница его жены учится вместе с нами, она и сказала… - Такеши внимательно смотрит на отца, мгновенно посерьезнев.
- Застрелился? – переспрашивает Тсуеши. Туда ему и дорога, думает он с толикой злорадства. Только вот Нану жалко… Застрелился, как же. Получил по заслугам.
- Всякое бывает, - говорит он Такеши.
- Ага, - соглашается сын, только смотрит еще внимательнее.
Надеюсь, ты не влезешь в это дерьмо, думает Тсуеши. По крайней мере, сейчас.
- Скорее бы дождь, - он принимается за рис. – А ты, раз тебе делать нечего, займись креветками.
Такеши уходит в подсобку, оттуда доносится его веселый голос:
- Отец, можно вопрос?
Тут как раз входят клиентки, две школьницы в форме Намимори, и Тсуеши отвлекается на них. Они болтают о каком-то парне («Пепельный блондин», - говорит одна восхищенно), а в подсобке Такеши прислоняется лбом к дверному косяку, стараясь вспомнить, откуда же ему знакомо лицо какого-то иностранца, с самого утра шатающегося у школы.
- Так о чем ты хотел меня спросить? – закрывая вечером ресторан, интересуется Тсуеши.
Такеши смотрит на него прямо и без улыбки:
- Отец, ты научишь меня кендо?
дваХеталия. Тоже на нон-кинк, второй тур, кажется. Брагинский и его раздвоение личности.
Век империй недолог. Не можешь удержать вокруг себя страны, расползаешься по швам и исчезаешь.
Это если ты слаб.
Если в тебе еще остались силы, есть только один выход – бороться и побеждать. Собрать все эти вырывающиеся, мнящие себя независимыми страны как раньше делал, расстрелять виновников, сломать хребет твари по имени Революция…
Уничтожить.
Себя.
В первый раз её, как змею, очаровывали песней про политические свободы. Выцарапали себе еще двенадцать лет. Для страны – капля в море.
В феврале семнадцатого Брагинский остался на фронте. Война продолжалась, проклятая, изматывающая война, под эгидой которой Революция пожирала Российскую империю.
Он не приехал, когда царь подписывал отречение. Он не приехал, когда войска Корнилова двинулись на Петроград. Он не приехал, когда власть перешла к большевикам.
Людвиг выглядел измотанным, как от страшной болезни. Он еле держался. Ему нужна была отсрочка, время, чтобы победить или проиграть с честью.
Рушились империи.
триВанпис. Наткнулась совершенно случайно и не поняла ни фига
Зато с названием. Вероятно, планировался Крокодайл/Робин. Если подумать, это было так предсказуемо. Самая первая ассоциация, простая и логичная, лежащая на поверхности, с ярким многоцветным ярлыком «Взгляни сюда».
Как говорят – если хочешь что-то спрятать, клади на самое видное место.
Она привыкла мыслить сложно, смотреть глубоко, ища подтексты и двойное дно. Высчитывать, предугадывать, строить и разрушать многоступенчатые композиции.
К черту это все.
Стена, отделявшие разум от эмоций, только казалась сверхпрочной. Темное непрозрачное стекло, которое можно разбить с одного удара. Резиновым кулаком ли, мечом, обернувшимся хоботом – неважно.
Некоторые виды стекла состоят из песка, и она как наяву слышит шорох, с которым он падает вниз, проникает под одежду; это похоже на укусы, слишком болезненные, чтобы их терпеть. На миг она забывает, что это иллюзия, но секунды вполне достаточно.
Внушение. Игры воспаленного сознания. Это все из-за стресса.
Это можно объяснить.
Успокойся, выпей кофе, не думай ни о чем.
И взгляни сюда, Робин.
четыреВнезапно Наруто. Третий фик цикла про мэрисью из клана Учиха, начатое еще в те славные времена, когда только-только были названы имена Первого и Второго, а Изуна оставался безымянным. Тоже с названием - "Фейерверки", по сравнению с "Пепелищем" и "Сожженными мостами" довольно жизнеутверждающе.
Лето в Стране Земли сухое и теплое; ветер несет с северных гор аромат эдельвейсов, с южных – песок, сотни раз растолченную каменную крошку. Но если смотреть внимательнее, то со всех сторон света идет пыль от обвалов, смешанная с кровью. Леса, уцелевшие во время Третьей Войны, пропитаны запахом гари.
В своем дворце Тсучикаге отдает последние приказы; советники похожи на кукол в своих пышных одеяниях, их лица надменны и равнодушны. Но даже под яркими тряпками они остаются шиноби, и чуют, как старые, но еще не потерявшие сноровку псы, приближающуюся войну. Не боятся только мертвецы и сумасшедшие; в глазах советников на миг мелькает тень былого ужаса.
Ивагакура находится в сердце скалистых гор, разделяющих Страну Земли на две половины. За все годы существования селения ни один мало-мальски крупный отряд вражеских шиноби и близко к нему не подобрался, но всегда находились одиночки, а небо было самой уязвимой частью Камня. Многие помнят огромных глиняных птиц Дейдары, фейерверками рассыпавшихся над Ивагакурой. А ведь есть еще и насекомые, от которых не спасут бесплодные скалы.
Не то чтобы Тсучикаге отличался устойчивой паранойей, но он начинал со службы в АНБУ, и это наложило свой отпечаток. А еще он прекрасно знал, что как минимум трое из пяти Великих Селений готовы превратить Коноху в пепелище посреди столетних лесов. Даже новая Мизукаге не прочь бы урвать для Тумана кусок пожирнее, какой бы благородной она не казалась. В конце концов, такова работа Каге, слабаки ими никогда не становились.
Камень не уступает Кровавому Туману; селение зажато в объятиях Тсучикаге и Совета, твердых как укрывавшие его скалы. Еще Первый, прославившийся своей жестокостью Камизури, не позволял новорожденной Ивагакуре вырваться из-под контроля. Она всегда была едина и как один человек выступала против врагов, будь то надменный боголепный Лист или беспокойное вероломное Облако.
Почуяв войну, шиноби Камня многоликим чудовищем обратят свой взгляд на Коноху, обращенную в руины второй раз за последние пять лет.
Уничтожить слабейшего.
Пятую, внучку основателя, сменил Шестой, искусный и непредсказуемый противник. Никогда еще красно-белое облачение Хокаге не носил тот, кто был чужд клану Сенджу. Но, если Тсучикаге-сама желает подробный отчет, то ему стоит обратиться либо в архивы, либо к той, что жила в Ивагакуре со дня основания селения.
пятьНа десерт припасены Отблески Этерны. Мини про Каролину, Жозину и Арлетту, вот только кусок с последней безнадежно провис.
В Эпинэ весной много солнца, и ветер крылами бабочек несет цветочную пыль. Она липнет к рукам и не оттирается, совсем как кровь, как лучший гайифский яд. Графиня Ариго извела слишком много платков – на целый сундук хватит. Графиня Ариго не носит траура – ни олларианского, ни эсператистского. Графиня Ариго мешает с вином успокоительные капли.
У неё больше нет мужа и сына. Ненавидимых, обманутых, оставивших ей Гайярэ и маки, ярче тех, что растут в родной Придде. Пьер-Луи в могиле, Жермон – в Торке. Там всегда идет война, а пули дриксов и гаунау славятся меткостью.
Через восемь лет у Каролины не станет брата, а следом за ним – сестры. Карл Борн упокоится в могиле, Маргарита Борн сбежит в Эйнрехт. С одним – запах пороха, навечно въевшийся в одежду и кровь друга на руках. С другой – письма и яд сотен бабочек, выпущенных на волю Августом Штанцлером.
Бокал на свету – рубин и багрянец, как будто Закат плеснула, а не вино. У Каролины Ариго слабое сердце, но она еще переживет многих, наберет новый сундук бесполезных платков.
Запретит Катари писать брату, прикажет зарыть в саду ожерелье, подаренное в честь рождения первенца.
С полным правом сменит один браслет на другой – первый муж, трус и ничтожество, не вернется из Олларии и в ночь её смерти будет молиться при свете четырех свечей.
Сделает своим Леворуким старого «гуся», возомнившего себя её родней, продаст не только душу – детей, любимых и оберегаемых.
В день свадьбы дочери Каролина берет из тайника старинный перстень с шерлом.
В день похорон матери Ги Ариго отправляет его в Олларию.
-
-
10.09.2010 в 21:07-
-
10.09.2010 в 21:13Я почему-то так и думала
-
-
10.09.2010 в 21:34рыбак рыбака видит издалекая предсказуема что пиздец-
-
10.09.2010 в 22:02Ай блин, только не говори мне, что я сейчас вляпалась во что-то и должна запостить свои недобитые простынки D=
-
-
10.09.2010 в 22:09Неет